Вы -- писатели, актеры и живописцы! Вы все (да и я тоже) пишете, играете и рисуете для того многоголового таинственного зверя, который именуется публикой.
Что же это за таинственный такой зверь? Приходило ли кому-нибудь в голову математически вычислить средний культурный и эстетический уровень этого "зверя"?
Ведь те, с которыми мы в жизни встречаемся, в чьем обществе вращаемся, кто устно по знакомству разбирает наши произведения, -- эти люди, в сущности, не публика. Они благодаря именно близости к нам уже искушены, уже немного отравлены сладким пониманием тонкого яда, именуемого "искусством".
А кто же те, остальные? Та Марья Кондратьевна, которая аплодирует вам, Шаляпин, тот Игнатий Захарыч, который рассматривает ваши, Борис Григорьев, репродукции в журнале "Жар-Птица", тот Семен Семеныч, который читает мои рассказы?
Таинственные близкие незнакомцы -- кто вы?
* * *
Недавно я, сидя на одном симфоническом концерте, услышал сзади себя диалог двух соседей по креслу (о, диалог всего в шесть слов).
-- Скажите, это -- Григ?
-- Простите, я приезжий.
читать дальшеЭтот шестисловный диалог дал мне повод вспомнить другой диалог, слышанный мною лет двенадцать тому назад, -- не откроет ли он немного ту завесу, за которой таинственно прячется "многоголовый зверь"?
Двенадцать лет тому назад я сидел в зале Дворянского собрания на красном бархатном диване и слушал концерт симфонического оркестра, которым дирижировал восьмилетний Вилли Ферреро [1].
Я не стенограф, но память у меня хорошая... Поэтому постараюсь стенографически передать тот разговор, который велся сзади меня зрителями, тоже сидевшими на красных бархатных диванах.
-- Слушайте, -- спросил один господин своего знакомого, прослушав гениально проведенный гениальным дирижером "Танец Анитры", -- чем вы это объясняете?
-- Что?
-- Да вот то, что он так замечательно дирижирует.
-- Простой карлик.
-- То есть что вы этим хотите сказать?
-- Я говорю, этот Ферреро -- карлик. Ему, может быть, лет сорок. Его лет тридцать учили-учили, а теперь вот -- выпустили.
-- Да не может этого быть, что вы! Поглядите на его лицо! У карликов лица сморщенные, старообразные, а у Вилли типичное личико восьмилетнего шалуна, с нежным овалом и пухлыми, детскими губками.
-- Тогда, значит, гипнотизм.
-- Какой гипнотизм?
-- Знаете, который усыпляет. Загипнотизировали мальчишку и выпустили.
-- Все ученые заявили, что под гипнозом человек может делать только то, что он умеет делать и в нормальной жизни. Так, например, девушку можно под гипнозом заставить поцеловать находящегося вблизи мужчину, но никак нельзя заставить говорить ее по-английски, если она не знала раньше английского языка.
-- Серьезно?
-- Ну конечно.
-- Тогда все это очень странно.
-- В том-то и дело. Я поэтому и спрашиваю: чем вы объясняете это?
-- Может, его мучили?
-- Как это?
-- Да вот, знаете, как маленьких акробатов... Рассказывают, что их выламывают и даже варят в молоке, чтобы у них кости сделались мягче.
-- Ну что вы! Где же это видано, чтобы дирижера в молоке варили?
-- Я не говорю в буквальном смысле -- в молоке. Может быть, просто истязали. Схватят его за волосы и ну теребить: "Дирижируй, паршивец!" Плачет мальчик, а дирижирует. Голодом морят тоже иногда.
-- Ну что вы! При чем тут истязания. Вон даже клоуны, которые выводят дрессированных петухов и крыс, и те действуют лаской.
-- Ну что там ваша ласка! Если и добиваются лаской, так пустяков: петух, потянув клювом веревку, Стреляет из пистолета, а крыса расхаживает в костюме начальника станции. Вот вам и вся ласка. А здесь -- маленький мальчуган дирижирует симфоническим оркестром! Этого лаской не добьешься.
-- Значит, по-вашему, его родители истязали? Странная гипотеза! -- Он обиженно пожал плечами. -- Выходит так: берем мы обыкновенного мальчика миловидного, начинаем истязать, колотить его по чем попало -- и мальчишка через год-два уже дирижирует симфоническим оркестром так, что все приходят в восторг?! Просто же вы смотрите на вещи.
-- Виноват! Вы вот все меня спрашиваете -- объясни да объясни. А как вы сами объясняете?
-- Что? Вилли Ферреро?
-- Да-с.
-- Тут если и может быть объяснение, то гораздо сложней. Последние завоевания оптической техники.
-- Вы думаете, посредством зеркал?
-- То есть?
-- Знаете, зеркало под известным углом... Фокусники достигают того, что...
-- Нет-с, это пустяки. А видел я летом в "Аквариуме" механического живописца. Маленький человек, который собственноручно портреты с публики писал. Представьте себе, я узнал, как это делается: он соединен электрическим проводом с настоящим живописцем, который сидит за кулисами и рисует на другой бумаге. И что же вы думаете! Устроено так, что маленький живописец гениально точно повторяет все его движения и рисует очень похоже.
-- Позвольте! Механического человека можно двигать электричеством -- но ведь Ферреро живой мальчик! Его даже профессора осматривали!
-- Гм! Пожалуй. Ну, в таком случае я прямо отказываюсь понимать: в чем же тут дело?!
Я не мог больше слушать разговора.
-- Эй вы, господа. Все, что вы говорили, может быть, очень мило, но почему бы вам не предположить что-либо более простое, чем электрические провода и система зеркал...
-- Именно?
-- Именно, что мальчик -- просто гениален!
-- Ну, извините, -- возразил старик, автор теории об истязании. -- Вот именно, что это было бы слишком простое объяснение!
* * *
Подумайте только: на красном диване позади меня сидели люди, для которых мы пишем стихи, рассказы, рисуем картины, Шаляпин для них поет, а Павлова для них танцует.
Не лучше ли всем нам, танцующим, поющим и пишущим, с Шаляпиным и Павловой во главе, заняться оптовой торговлей бычачьими шкурами? Я знаю немного бухгалтерию -- возьму на себя ведение конторских книг.
А Вилли Ферреро будет у нас мальчишкой на посылках -- относить счета заказчикам... А?