[Doros]

Если бы я могла, я бы переписала всю книгу, но... поэтому только отдельные отрывки, которые можно взять без ущерба для смысла...)))

"...Когда мне было двадцать восемь лет, я получил интереснейшее предложение. На студии "Метро-Голдвин-Майер" собирались ставить "Quo vadis", и меня пробовали на роль Нерона. Режиссером должен был быть Артур Хорнблоу, а пробу делал Джон Хастон. Я старался изо всех сил, и к моему изумлению, Джон Хастон не пытался меня сдерживать - наоборот, тихим шепотом советовал мне быть еще безумнее. Кажется, проба была удачной, но потом чудовищный механизм застопорился и съемку отложили на год.
К концу года режиссер и директор картины сменились. Новым моя проба тоже понравилась, о чем они сообщили телеграммой, но предупредили, что я могу оказаться слишком молодым для этой роли. Я ответил телеграммой, что если они отложат съемку еще на год, я могу оказаться даже слишком стар, поскольку Нерон умер в возрасте тридцати одного года. Вторая телеграмма от них звучала так: "Исторические изыскания подтвердили вашу правоту тчк Роль ваша"...
...Неизбежная вульгарность сценария способствовала достоверности не в меньшей степени, нежели редкие удачные места. Несмотря на завывания критиков, я считал и продолжаю считать этот фильм достоверным, и чушь, которую несет Нерон по сценарию, скорее всего похожа на ту чушь, которую Нерон нес на самом деле.
Постановка была сделана с таким размахом, что меня направили в Римский оперный театр на три урока пения. Предполагалось, что с помощью такого ускоренного курса я превращусь во второго Марио Ланцу и смогу спеть плач по горящему городу.
И вот однажды утром я явился в оперный театр, где царила атмосфера напряженности. Оказалось, что накануне ошикали "Самсона и Далилу", и меня приняли за нового Самсона, прибывшего из Парижа. Я заявил, что обдумаю предложение исполнить эту партию только после того, как мне дадут обещанные уроки... меня провели к профессору.
Он отправил восвояси расстроенную сопрано, которая только что продралась сквозь сцену сумасшествия в "Лючии де Ламмермур", после чего признался мне, что согласился научить меня петь за три урока, движимый чисто финансовыми соображениями. Я уверил его, что, соглашаясь исполнить роль Нерона, руководствовался теми же соображениями. Мы мысленно выпили за "Метро-Голдвин-Майер", и он признался, что его задача невыполнима. За три года - может быть, сказал он, но за три урока...
Он безутешно уселся за рояль, который оказался таким же расстроенным, какой была та сопрано. На некоторых нотах он бренчал, словно гитара, на других - дребезжал, как банджо, а некоторые пожелтевшие клавиши вообще не издавали звука. Почти сразу же выяснилось, что партитура венгерского композитора Миклоша Рожи для профессора не по силам - он привык к предсказуемым мелодиям Доницетти и Верди. В отместку за фальшивую игру он обругал музыку, а потом в одном уроке изложил мне суть первого года своего курса.
- Всегда, говорю я Тито Гобби, всегда дышите лбом, - объявил он.
Я наморщил брови, словно там билась жилка. Он был очарован и сообщил мне, что у него еще никогда не было столь сообразительного ученика.
В начале второго урока он спросил меня, что я запомнил из первого.
-Дышите?.. - спросил он.
- Лбом, - ответил я.
- Браво! - вскричал он. - Какая память! Просто фантастика! - Теперь последовал второй урок, который в концентрированном виде содержал то, что я выучил бы за второй год. - Как я говорю Гобби, думайте диафрагмой!
Я надулся так, словно у меня запор: мне показалось, что это убедительно доказывает, что моя диафрагма погружена в размышления. В то же время я запустил на лбу жилку.
- Боже, это фантастика, фантастика! Что-то одно - да, возможно, но сразу оба, и так быстро! Фантастика! Какой талант!
Перед третьим уроком он решил снова повторить пройденное.
- Дышать?..
- Лбом.
- Браво! Думать?..
- Диафрагмой.
- Брависсимо.
И мне был преподан третий, самый трудный урок.
- Как я говорю Гобби, всегда, при всех обстоятельствах, пойте ... глазами!
Я ушел, обогащенный музыкально не меньше, чем профессор - материально, и если зрители, видевшие фильм, не догадались, что я думал диафрагмой или дышал лбом, то, боюсь, всем было очевидно, что пел я глазами...